Услышав звон разбитого стекла, Монтагю отбросил осторожность и припустил в сторону парочки что есть мочи. Только теперь он по достоинству оценил то, как ловко и предусмотрительно вооружился Дикон, раздобыв бутылку дешевого пойла: а он-то подумал, что его друг, имевший пристрастие к бренди, просто решил согреться! Поистине ревность ослепляет!

Мрачная фигура склонилась над "Долли" наподобие крюка, на который мясник подвешивает тушу. Монтагю, не замедляя бега, врезался в спину мясника и упал вместе с ним на мощеный тротуар, сорвав с головы наглеца шляпу и пытаясь сдвинуть вниз шарф, скрывавший почти половину лица. Возможно, это был и не тот, кого они искали, и если это так, неприятностей не оберешься: полиции придется извиняться перед достойным жителем города за нанесенный ему ущерб. Все эти мысли пронеслись в мозгу инспектора резвым табунком, пока он прижимал к мокрому тротуару тело обидчика "Долли".  Тем временем поверженный Голиаф не дремал: исхитрившись вывернуться из железных объятий обезумевшей девицы, он что есть силы пнул ее коленом в низ живота и выдернул из-под пальто какой-то странный предмет с длинными ручками, сверкнувший в свете луны металлическим блеском...

Монтагю очумело потряс головой, прижимая руку к ноющему животу и радуясь, что удар злодея не пришелся ниже.

- Я-то? Да ничего, еще немного - и служить мне при гареме персидского султана. А ты молодец, с бутылкой хорошо придумал. Ты его ранил, не так ли?

Дикон был цел и невредим, он тоже...почти. Но таинственный злоумышленник скрылся, оставив на мокрой мостовой лишь шляпу и орудие убийства. В том, что мерзавец намеревался убить, Монтагю уже не сомневался. Потянувшись к предмету, оброненному Оборотнем, он подтянул его к себе и положил на колени, разглядывая. Предмет оказался всего-навсего вафельницей: при помощи такого же приспособления кухарка его сестры Эммы пекла к завтраку пышные брюссельские вафли, поливая их патокой и медом. Однако, раздвинув длинные ручки, Монтагю опешил: в раскрытом видей сей безобидный предмет кухонной утвари напоминал оскаленную пасть индийской гиены: изнутри чья-то рука приделала два ряда острых металлических зубьев.

Монтагю с трудом поднялся на ноги и привалился к Дикону, крепко прижимая к себе вафельницу.

- Пойдем в участок, тут недалеко. Отдадим на хранение орудие убийства и заберем наши вещи. Да, шляпу захвати: это важная улика.

Первым пришел в себя дежурный констебль. Внимательно приглядевшись ко второй девице, он почти уверенно спросил:

- Инспектор Мак-Вильямс?

- Он самый, - устало подтвердил Монтагю, падая на стул и стаскивая с головы парик, от которого зверски зудела кожа. - Стараниями графа Рамси мы действительно почти поймали убийцу, однако в конце концов злодею удалось улизнуть. Записывайте, констебль...

Монтагю дождался, пока констебль взял в руки перо и, закрыв глаза, начал медленно диктовать:

- Первое: орудие убийства надо завтра же показать полицейскому хирургу Макдугаллу для того, чтобы подтвердить, что характер ранений, нанесенных жертвам, соответствует расположению металлических зубьев на внутренних поверхностях оного. Второе: разослать предупреждения всем семейным врачам и хирургам города с указанием срочно сообщить  в полицию имя и приметы мужчины с рваной раной левой руки предположительно в области предплечья, если таковой явится за врачебной помощью. Третье: сержанту в сопровождении одного из дежурных констеблей  обойти все шляпные лавки, показывая владельцам оных улику, оброненную подозреваемым на месте преступления, а именно, - лиловый цилиндр необычной формы. Все успели записать, констебль?

- Успел, сэр! - откладывая перо и принимаясь разминать затекшие пальцы, подтвердил служака и с уважением взглянул на пару столичных детективов, - Быстро же вы на убийцу вышли! А мы тут, понимаете, об заклад с ребятами побились: поймаете вы злодея или нет.

Монтагю не стал интересоваться, во сколько "ребята" оценили их с Диконом дедуктивные способности, встал со стула и взял свой саквояж:

- Спокойного дежурства, господа. Мы с графом Рамси переночуем в замке его дяди, а завтра утром вернемся, чтобы продолжать расследование.

Монтагю обреченно просунул затянутую в перчатку руку в кренделек, услужливо предложенный ему спутником. Чувствовал он себя отвратительно: корсет, который его заставил надеть Дикон, стискивал ребра подобно железным ободам пивной бочки, сапожки жали, а за то, чтобы избавиться от парика, он бы отдал половину конюшни графа Рамси. Он считал, что был готов на немалые жертвы ради того, чтобы потрафить капризу своего сердечного друга, но корсет на китовом усе, парик из крашеного конского волоса и женские сапоги из телячьей кожи, оснащенные почти полуторадюймовыми каблуками, приводили его в неистовство. И главное, ради чего все эти пытки испанской инквизиции? Ведь липовый шотландский брак, который собирался заключить  с ним Дикон, яйца выеденного не стоил с точки зрения английских законов. А если учесть, что невеста была мужчиной, стоил он и того меньше.

Монтагю провел рукой по гладко выбритой щеке: в гостиничном номере Дикон постарался на славу. Мэри Маквильямс склонила белокурую головку к плечу своего спутника и прошипела в самое ухо, исходя ядом раздражения:

- Я скажу, что у меня мигрень, и попрошу прислать мне немного вина и сыра в мою спальню!

"Мэри" вымученно улыбалась, молча выслушивая комплименты старого джентльмена. Лишь однажды раскрыла рот, чтобы пожаловаться на простуженное в дороге горло и севший по этой причине голос. Войдя в спальню, Монтагю  сорвал с себя парик и сразу же принялся судорожно стаскивать платье, хотя избавиться от туго затянутого корсета не представлялось возможным без помощи Дикона. Открыв дверь в смежную комнату, он первым делом осмотрелся и, увидев на одном из столиков графин с жидкостью, цветом напоминавшей жженый сахар, ринулся к этому живительному источнику и хлебнул прямо из графина. По телу разлилось приятное тепло, и он уселся на кровать, припоминая все неприятности минувшего дня.

- Деревня белокурая, вот значит кто я для тебя, -пробормотал он, поднимая на Дикона взгляд, затуманенный виски.

Дорогая! Монтагю, успевший схватить стакан и сделать из него глоток, поперхнулся виски. Дикон умело гнул свою линию, постепенно и настойчиво приучая его к мысли, что в их семейном союзе ему будет отведено место послушной домохозяйки. И еще издевается, говоря о том, что надо привыкать к новому образу и что от этого якобы полегчает.

- Мне будет легче лишь в одном случае: если ты немедленно снимешь с меня эту сбрую...дорогой! - проскрежетал Монтагю, поворачиваясь спиной к Дикону.

Монтагю одним глотком допил виски и снова наполнил стакан, чувствуя, что звереет. Больше всего злило то, что еще недавно он сам предложил Дикону фокус с переодеванием и предвкушал, что будет делать с "миссис Мак-Вильямс" в точности то, к чему сейчас мягко принуждал его Дик. Можно сказать, что он своими руками вырыл себе глубокую яму, свалился в нее и теперь не знал, как из нее выбраться. А Дикон-то темная лошадка! Монтагю вспомнил, как "Долли" стояла под фонарем, сверкая зубами и глазами и профессионально зазывая клиентов. Он в третий раз приложился к своей порции виски, повернулся к Дикону и, грубо вырвав у него из рук стакан, отшвырнул его на ковер и повалил Дикона на постель лицом вниз, заломив ему руки за спину и оседлав, как улан кобылу.

- И часто ты предлагаешь джентльменам отсосать недорого? - прохрипел он в ухо "Долли", изнывая от  желания схватить за горло и душить, душить...пока распутница не запросит пощады.

Монтагю лишь навалился сильнее, чувствуя, что слепая ярость уступает место холодному желанию преподать "Долли" хороший урок. Отпускать виновного, а тем паче становиться перед ним на колени он не собирался: Дикону только палец протяни, он руку до локтя откусит!

- Да, я доверчивый простак, а ты - грязная шлюха! - выплюнул он и сдернул вниз штаны Дикона, обнажая смуглые ягодицы.

Единственным преимуществом женского нижнего белья было то, что ему самому не надо было снимать чулки и панталоны: длинный разрез в области паха позволил его жеребчику вырваться из стойла и устремиться к препятствию в виде двух тесно прижатых друг к другу холмов.

От этого короткого слова Монтагю бросило в жар, тут же сменившийся ледяным холодом. Его обезумевший жеребец уже успел на полкорпуса проникнуть туда, куда его не звали, и заставить его остановиться было чертовски трудно, почти невозможно. Как бы не пытался Монтагю убедить самого себя, что кипит праведным гневом, в глубине души он понимал, что на самом деле картины, как в калейдоскопе  сменявшиеся перед его взором, неимоверно его возбуждали. Долли, прижавшая каблучок к основанию фонаря;  обхватившая ярко накрашенными губами горлышко бутылки с джином; призывно и дерзко приподнявшая край подола, чтобы показать джентльмену стройную лодыжку, обтянутую красным чулком...., - и все это время он знал, что под маской шаловливой поблядушки  скрывался его Дикон.

Монтагю стиснул зубы и подал назад. Он чуть было не совершил то, за что потом никогда бы не смог вымолить прощение у Дикона. Его замутило так сильно, что в попытке слезть с кровати он запутался в покрывале и свалился на пол. Поднявшись на ноги, прихватил графин с виски и направился к двери, бросив напоследок, не оглядываясь:

- Прости. Завтра утром мисс Маквильямс покинет замок, чтобы навестить заболевшую родственницу.

Прощения он просил не за свой скоропалительный отъезд, а за то, что только что совершил.

Монтагю, сидевший на кровати с графином в руках, но не сделавший ни глотка с того момента, как вернулся в свою комнату, поднял на Дикона воспаленные глаза, испещренные красными прожилками. Он был похож на собаку, укусившую своего хозяина и теперь не знавшую, как заслужить прощение. Поставив графин на пол, Мэри Маквильямс прижалась лбом ко лбу своего жениха и прошептала, кладя руку ему на бедро:

- Не надо, милый: я не хочу быть похожей на кухарку, пузатую Молли...Интересно, кто ее обрюхатил, не наш ли драгоценный Дживс?

Из горла Монтагю вырвался звук, похожий на сдавленное кудахтанье: настоящая Мэри скорее всего заплакала бы слезами облегчения, но он-то был мужчиной и старшим инспектором столичной полиции, поэтому не мог позволить себе подобной слабости.

- Не столько ревностью, сколько этим чертовым корсетом: он так пережал мне грудь и бока, что вся кровь отлила книзу, - возразил Монтагю, обнимая Дикона. - Убей меня, но ради всего святого, не заставляй всю оставшуюся жизнь носить эти оковы! А титул мне не нужен: будь ты горничной леди Кендал, я бы все равно на тебе женился хоть завтра!

Упрямства было не занимать им обоим. Монтагю, ободренный тем, что Дикон его простил, снова лелеял надежду на то, что это он сам когда-нибудь обзаведется женушкой Долли, скромной в гостиной и необузданно-горячей в постели. Но это потом, а пока надо подготовить почву для будущего семейного счастья. Монтагю уложил Долли на кровать и склонился над ее бедрами, собираясь обучить свою красавицу невесту некоторым полезным навыкам.

Монтагю ничего не ответил на это щедрое предложение, поскольку по очевидной причине не мог произнести ни слова, однако про себя подумал, что вряд ли когда-нибудь воспользуется необыкновенной снисходительностью Дикона: слишком сильным и искренним было его раскаяние от содеянного. Впрочем, если Дикону понравилось или он хочет повторно испытать острые ощущения... почему бы не доставить любимому удовольствие? Только пусть сам попросит об этом, в противном случае риск разрыва был слишком велик. Успокоившись на этой мысли, Монтагю с новым приливом вдохновения продолжил наглядный урок.

Монтагю с большим сожалением прервал урок, - впрочем, он собирался преподать понятливой ученице еще не менее дюжины подобных прежде чем провести итоговое испытание и проверить, насколько прочно она усвоила полученные знания. Дикон поставил его перед сложным выбором: садиться можно было по-разному: лицом или спиной к нему. Лицом было гораздо удобнее для Монтагю и, безусловно, сподручнее для Дикона. Однако Монтагю выбрал менее приятный лично для себя способ. Пошарив по постели, он нашел  парик и натянул его на свои коротко стриженые волосы, после чего развернулся и сел так, чтобы Дикону были видны лишь густая белокурая грива и затянутая в корсет талия, плавно переходящая в пышные полукружья голых ягодиц.

Самоотречение. Самопожертвование. Самоудовлетворение, в конце концов! Разве не этих качеств ждет от любящей супруги любой уважающий брачные узы джентльмен?

Корсет определенно творил чудеса. Шлепок, хотя и не слишком чувствительный и не шедший ни в какое сравнение с ударом розги, подстегнул резвую кобылку. Тряхнув своей соломенной гривой, Мэри кокетливо взглянула на  Ричарда через левое плечо и собиралась совершить еще какое-нибудь не менее соблазнительное телодвижение, однако в этот момент произошло долгожданное извержение, и она обессиленно упала на спину, вернее - спиной на живот своего изобретательного супруга, прижав его ладонь к тому месту, где истекал пульсирующей влагой горячий гейзер.