Монтагю лишь кивнул, подумав о своем слуге-бенгальце, который, не разделяя наклонностей своего сахиба, не мыслил о том, чтобы их осуждать, или, по крайней мере, делал вид, что не замечает оных, что в сущности было несложно: после Калькутты у капитана Мак-Вильямса не было ни единой возможности  оскорбить моральные устои Секундры, приведя в квартиру случайного любовника. Тем не менее, доводы восьмого графа Рамси его не убедили и не успокоили. Carpe Diem, - с отчанием приговоренного к скорой казни подумал он, понимая, что сегодняшняя встреча будет их первой и последней и потому нет смысла продолжать неприятный для обоих разговор, а нужно лишь успеть потратить оставшееся до рассвета время с пользой.

Монтагю вложил в руку Дикона флакончик с маслом и сжал его пальцы в кулак.

Монтагю перевернулся на спину и ткнулся носом в шею Дикона, вдыхая аромат его кожи.

- Не думаю, что кому-то взбредет в голову попытаться отнять меня у тебя, - с напускной серьезностью промолвил он. - Ну разве что комиссару Хендерсону, который завтра в восемь утра будет ожидать  моего очередного рапорта по делу барона Коула. И опаздывать мне никак нельзя...

Он лег на спину и потянулся, зевнув. Тело сладко ныло: так обычно бывало  после долгой пешей прогулки по морозному воздуху или удачной игры в крикет. Он понимал, что пора бы и честь знать: встать, одеться и уйти, пообещав Дикону что-нибудь не слишком определенное насчет следующей встречи, которая, разумеется, никогда не состоится. Но почему-то сердце отказывалось слушать  доводы разума, а тело вдруг потеряло легкость и налилось тяжестью, не дававшей подняться с постели.

- Есть хочу, - пробурчал он и понял, что это правда: с самого утра у него во рту не было ни крошки.

Ожидая возвращения Дикона, инспектор изучал обстановку спальни, одновременно  прислушиваясь к негромкому разговору за дверью. За шесть лет службы в полиции в его кровь и плоть въелась привычка  собирать любую информацию даже тогда, когда этого не требовали интересы расследования. Сейчас его интересовало не столько убранство комнаты, сколько вопрос, как много других знакомых Дикона в ней перебывало до него. Исходя из того, как спокойно и не таясь граф Рамси привел в свою спальню мужчину, с которым познакомился всего два дня назад, можно было заключить, что прислуга привыкла к подобным случайностям и уже не обращала на них внимания. Насколько часто это происходило? Несколько раз в год, дважды в месяц или чаще? Инспектор ощутил, как в груди тяжелыми жерновами  заворочались глухая ревность к графу и жгучая ненависть к его безликим и безымянным любовникам. Утонченный аристократ явно питал склонность к тем, кто стоял гораздо ниже его на социальной лестнице: недаром же его привлек полицейский! Представив, как до него на этих простынях лежал какой-нибудь туповатый солдат или накурившийся опиума морячок, Монтагю зарычал и уткнулся лицом в подушку, чтобы заглушить звук, больше похожий на рыдание.

Рывком сев на постели, он посмотрел на окно, остававшееся единственным путем к бегству: через дверь он уйти не мог, поскольку за ней находились граф и кто-то из слуг. Прыгать со второго этажа на мощеный тротуар было неразумно, но ярость инспектора достигла той опасной точки, когда ему было бы предпочтительнее сломать себе ногу или шею, чем оставаться в постели, оскверненной десятками других тел. Число любовников графа стремительно росло в его распаленном гневом воображении. Солдаты и моряки, каменщики и трактирные слуги, приказчики и телеграфисты стройными рядами маршировали перед его мысленным взором: армия Содома и Гоморры, в которой было место и для старшего инспектора Мак-Вильямса.

Инспектор скорее бы откусил себе язык, нежели признался бы, что ревнует графа самым пошлым образом. К тому же тот выглядел сейчас таким искренним, что ревность Монтагю пошла на убыль. Но он понимал, что охвативший его приступ - лишь первая ласточка и будет повторяться вновь и вновь, если их отношения продолжатся. Сравнивая себя с Диконом, он понимал, что уступает ему во всем: в талантах, богатстве, красоте и недоумевал, чем вообще мог привлечь его. На такой лакомый кусочек, как граф Рамси, найдется много охотников... Тем не менее ничего говорить он не стал: с усилием взял себя в руки и небрежно развалился на подушках:

- Ровным счетом ничего... единственное, - меня что- то пребольно укусило пониже спины.. Не посмотришь, что там такое?

После недавнего посещения турецких бань (туда Монтагю ходил крайне редко, чтобы лишний раз не стать жертвой искушения) и пытки горячим воском, мускулистая инспекторская задница приобрела мраморную гладкость, но вместе с нею и чрезмерную чувствительность.
Бросив очередной подозрительный взгляд на графа и с большим трудом удержавшись от вопроса, как именно его дворецкий обрабатывает постель, он не стал протестовать и тогда, когда тот накинул на него одеяло, под которым сразу стало трудно дышать. Однако подобная маскировка была не лишней, и он оценил то, что Дикон все же прислушался к его наставлениям. Кто бы ни был за дверью - верный Дживс или другой лакей, - никому из них он не позволил бы смотреть на свое тело, лишенное защитных покровов. Задыхаясь в укрытии, Монтагю терпеливо дожидался возвращения Дикона с подносом, уставленным закусками, надеясь, что среди них будет не только оставшаяся от завтрака яичница с беконом, но и кое-что более изысканное: теплый салат с куриной печенью, утиная грудка под гранатовым соусом, лимбургский сыр, пара форелей, запеченных с петрушкой и лимоном и (венец всему!) бутылка охлажденного шабли урожая 1872 года.

Монтагю выбрался из-под одеяла и с удовольствием принюхался, вдыхая упоительный аромат жареного и запеченного мяса:

-Божественно! - вынес он вердикт и потянулся за бутылкой. - Мерло? Я думал, что ты предпочитаешь пино нуар: название "черная шишка" звучит весьма...хм, поэтично? И как прискорбно, что некогда изобильные виноградники прекрасной Франции стонут и чахнут под ударами бича Господня, принявшего облик крошечного жучка. Коллеги из Марселя недавно сообщили, что местные книгопродавцы делают себе состояние на книге "Как сделать вино из изюма"

Монтагю задумался о том, во сколько обошлась графу бутылка амброзии и сколько вообще он тратит на благородные напитки: цены на французские вина взлетели до небес, в то время как количество бутылок, прибывающих на пароходах из этого рая виноделия, упало ниже уровня Темзы времен засухи 1666 года.

Монтагю, уже предвкушавший рандеву с ароматным барашком, отложил вилку, удивленный неожиданным поворотом разговора.

- Я не коллекционирую слухи, - я собираю факты. Однако копаться в прошлом человека, с которым делишь постель, - занятие неблагодарное. Гораздо больше меня интересует наше общее будущее, которое, как ты недавно заметил, во многом зависит от того, будет ли найден убийца барона Коула. Поэтому давай вернемся ненадолго к нашим баранам, пока нас обоих не успел сморить сон.

Монтагю с задумчивым видом подцепил с тарелки сочный кусочек баранины и отправил его в рот. Присутствие Дикона и помогало ему размышлять над делом, и отвлекало. По-видимому, так будет всегда. Удивительно, но его это не пугало и он уже допускал мысль о том, что сегодняшняя их встреча не последняя, особенно если при каждой новой его будут кормить так, как сейчас.

- Пока ты беседовал с Дживсом, меня осенило: не мог ли лакей Коулов быть введен в заблуждение? Что, если ему было велено добавить в пунш сахар, но вместо оного чья-то преступная рука подсунула цианид? Белые кристаллы того и другого вещества очень похожи, так? И совсем не факт, что тот, кто отдал приказ, и есть убийца, иначе выйти на него было бы слишком просто... Мне претит мысль, что мы столкнулись с банальным случаем, когда во всем виноват дворецкий.  И все же придется снова встретиться с этим на первый взгляд честным малым.

Детектив сопроводил новую версию еще одним кусочком мяса и очередным глотком полнотелого мерло. Да, неудивительно, что Дикон постоянно пребывает в возбуждении: красное мясо и выдержанное вино - это не та растительная диета, на которой держит своего сахиба бенгальский повар... тушеная чечевица  и паровая рыба питают ум, но не тело, в то время как мясные рулеты укрепляют все то, что находится ниже пояса. Рука Монтагю сама собой потянулась к Дикону, чтобы проверить, насколько верным было это кулинарное заключение.

Монтагю внимательно выслушал предположения, высказанные Диконом. Предложение помочь в расследовании его обрадовало, просьба оставить адрес - не слишком. Причина была в том, что старший инспектор стыдился своей небольшой квартирки: чистая и уютная благодаря стараниям Секундры Дасса, она все же не шла ни в какое сравнение с роскошным особняком на Парк-лейн. Вдруг восьмому графу Рамси взбредет в голову нанести визит в его скромные апартаменты? Да что там "вдруг", - наверняка взбредет! С другой стороны, скрывать свой адрес после столь явно высказанной просьбы было бы вопиющей грубостью. Мерло настроило инспектора на шутливый лад и он решил немного поддразнить Дикона

- Я дам тебе не адрес, а лишь намек: отгадаешь название улицы - сообщу все остальное,  - пообещал он. - Я живу в Кэмдене, по соседству с двумя Джорджами, один из которых святой, а второй выдает себя за особу  королевских кровей, хотя на самом деле является содержателем паба. Подсказка: святой родился в Антиохии, владелец паба - в Кумберленде. Не спрашивай меня, какими ветрами их занесло в столицу.

Засмеявшись, Монтагю допил свое вино и поудобней пристроил умную голову графа у себя на коленях, поглаживая и перебирая его густые темные волосы.

Монтагю наклонился и поцеловал Дикона в макушку.

- Вы удивительно сообразительны, милорд, поэтому выполняю свое обещание: дом номер сто восемьдесят шесть, Олбани-стрит, по соседству с еще одним пабом, "Корона и Якорь". Кстати, неподалеку от меня живет сестра великого Данте, а он, в свою очередь, изготовил для церкви святого Георгия чудесный оконный витраж.

Фамильярно назвав по имени скандально известного художника и поэта, Монтагю задал еще одну загадку своему прекрасному  Сфинксу. Впрочем, отгадать ее не составляло труда.

Монтагю сделал вид, что не расслышал признания, но то, как дрогнула его рука, могло подсказать Дикону, что слух его любовника острее, чем он хотел показать.

- Приходи, но предупреждаю, что ты будешь шокирован скромностью обстановки, - предупредил он, - Кроме того, застать меня дома достаточно трудно, поскольку большую часть времени я провожу либо в участке, либо в Скотланд-Ярде, либо в лондонских трущобах, где обитает большинство моих информаторов. И еще одно...

Инспектор замялся, но все же счел необходимым сделать еще одно предупреждение:

- Если подойдя к двери, услышишь леденящие душу звуки, не пугайся: последние полгода я пытаюсь освоить игру на волынке... По-видимому, придется переезжать, поскольку соседи недовольны и только мое звание детектива Столичной полиции останавливает их от того, чтобы подавать жалобу или звать на помощь дежурного констебля. Но довольно об этом: до утра осталось не так много времени...

Монтагю выбрался из кровати и занял положение, которое позволяло ему вернуть Дикону долг сторицей.

В ответ Монтагю лишь промычал нечто неразборчивое: говорить ему было затруднительно. Впрочем, это не мешало ему думать. Монти! Черт возьми, как быстро они с Диконом придумали друг для друга имена, которыми будут пользоваться только наедине. Никто и никогда не называл его "Монти", - даже мать и сестра всегда использовали полное имя, с тщеславием представительниц среднего класса наслаждаясь его аристократическим звучанием. В устах Дикона его новое имя звучало настолько интимно, что от этого у инспектора, не привыкшего к подобному обращению, сладко сжималось сердце.

Монтагю с недоумением посмотрел на Дикона: вопрос, и особенно извинение его удивили. Впрочем, восьмой граф Рамси был исключительно деликатен во всем.

- Мерло великолепно, но я не хочу портить твой благородный и утонченный вкус  винным послевкусием.

Поднявшись с колен, он обнял Дикона и крепко поцеловал его в губы, делясь с ним остатками амброзии и позволяя ему таким образом впервые познать  собственный вкус и аромат.

Первым побуждением Монтагю было ответить честно и откровенно, но таким образом он бы признал унизительный факт, что в течение шести долгих лет был никому не интересен. Причина была, конечно, не в этом, а в его собственном нежелании заводить краткосрочные знакомства, к тому же чреватые крайне неприятными последствиями. Мужские же бордели не вызывали в нем ничего, кроме отвращения и презрения как к их обитателям, так и к клиентам. Но ведь Дикон, привыкший к вниманию и восхищению окружающих, не поверит этим оправданиям и сделает единственно возможный вывод: Гиацинт, который ему сегодняшним вечером удалось сорвать так легко и просто, настолько бледный и чахлый цветок, что никто бы не взял его даже даром.

- Мы, кажется, договорились не копаться в прошлом друг друга? - голос его прозвучал холодно и немного враждебно. - В настоящий момент в этой комнате нет никого, кроме нас с тобой, этого достаточно?

Три года?! Монтагю потрясенно уставился на баловня судьбы и похитителя сердец, как мужских, так и женских - заглянув в участок и пролистав пожелтевшие газетные подшивки с колонками светской хроники, он успел выяснить, что дамы наперебой старались заручиться вниманием поэта-аристократа несмотря на смутные слухи, которые окружали его имя с момента публикации "Цветущего персика".  Возможно, он напоминал им лорда Байрона, как напомнил и Монтагю,  а возможно, ими руководило женское тщеславие, и ничего более. Но факт оставался фактом: имя восьмого графа Рамси прочно удерживалось  в первых строчках матримониальных списков, которые составляли заботливые матушки для своих дочерей выданье,  и перечне потенциальных любовников  для замужних лондонских львиц. Что касается некоторых из его однокурсников по Кембриджу, они, вероятно, съели бы свои цилиндры, закусив их лайковыми перчатками, лишь бы оказаться в постели Ричарда Марлоу.

И при этом сейчас Дикон выглядел совершенно потерянным, его красивое, будто высеченное резцом скульптора лицо выражало бесконечную и глубокую муку. Но нет, как такое возможно? Неужели он страдает от того, что какой-то жалкий полицейский...  Сердце Монтагю преисполнилось жалости к Дикону и раскаяния в собственной гордыне, а может быть - трусости. Он сел на пол рядом с Диконом и прижался лбом к его лбу, затем отпрянул и посмотрел ему в глаза:

- Ты поверишь, если я скажу, что мой срок воздержания вдвое превышает твой? Я не хотел признаваться, потому что боялся твоих насмешек. Что касается коллекции - ее не существует. Но ты не первый аристократ, с которым я побывал в постели, понравится тебе это или нет. В Калькутте у меня была  связь с индусом, представителем высшей касты. Мы тщательно скрывали наши отношения, но все равно это закончилось катастрофой.