- Рассмотрел, но не против полюбоваться снова. Ты уверен, что сюда не зайдет Дживс с докладом о новых сведениях, почерпнутых им от Джейкоба, или не заявится кто-нибудь из других твоих слуг, чтобы попросить расчет?

Монтагю неторопливо развязывал дхути, в глубине души жалея, что не может представить на суд Дикона ничего настолько же интересного, как рисунки, украшавшие спину и живот его возлюбленного. Упоминание о бывшем любовнике (а кто еще мог оставить на таких интимных частях тела несмываемые знаки?) вызвало в нем желание как следует порасспросить Дикона об индейце - желание явно нездоровое, подобное тому, какое испытывали многие воспитанники Итона и Винчестера, когда нарушали правила лишь затем, чтобы быть сурово наказанными. Боль и наслаждение шли рука об руку или, скорее, розга о некое мягкое место. Зачем ему знать о том, кто до него ласкал  смуглое поджарое тело Дикона и сжимал его в объятиях на влажных от пота простынях, шепча страстные признания? И все же хотелось узнать все, абсолютно все, каждую мелкую деталь и испытать от этого боль и гнев, которые вскоре сменятся наслаждением от примирения в постели.

"А наша нет?" хотел было беззлобно съязвить  Монтагю, но не смог, поскольку вместо слов у него вырвался стон наслаждения.

Прав ли был Дикон, предупреждая его о том, что ревновать не стоит? Да и ревновал ли он по-настоящему к призраку того, кто давным-давно умер? Монтагю больше беспокоили будущие любовники Дикона: пока еще фантомы его собственного богатого воображения, но грозившие в один далеко не прекрасный день обратиться в существ, наделенных плотью и кровью.  Его не оставлял страх, что все происходящее - краткий сон, и совсем скоро он очнется и обнаружит себя лежащим на своей узкой солдатской койке, таким же одиноким, каким он был до вчерашнего вечера.

- Ты же клялся, что никто не войдет...

Монтагю отпрянул и уставился на Ричарда, сердце у него колотилось о ребра и было готово разорваться от бешенства и стыда. Появление Фрэнсис его не слишком взолновало: чутье подсказывало, что леди не удивилась бы даже увидев в зеленой гостиной Дживса, от души охаживающего своего хозяина розгой в то время, как тот ублажал полицейского или одного из своих более молодых любовников. Но Дживс... Как он теперь посмотрит в глаза честному дворецкому?

- На тебя невозможно положиться ни в чем. Я ухожу и больше мы не увидимся. Мой поклон леди Кендал.

Монтагю кое-как обмотал бедра дхути и, быстрым шагом преодолев расстояние до двери, вышел из гостиной  и почти бегом направился к комнате, в которой оставил свою повседневную одежду. Партия в шахматы завершилась ничем: на доске по-прежнему стояли друг против друга два раджи, ни один из которых не сумел победить другого. С чего начали, тем и закончили.  Что ж, в игре бывает по-всякому.  Он сам вел жизнь аскета неправдоподобно долго, так будет и впредь, иначе ему угрожала опасность превратиться в пешку.

Монтагю с преувеличенным тщанием облачался в свою неприметную одежду детектива: руки у него дрожали так, словно он пил всю ночь напролет, и оттого движения были замедленными и неловкими. Застегнув сюртук на все пуговицы, он подхватил саквояж и подошел к Ричарду, перегородившему выход из спальни.

- Я не молли, а твой дом - не бордель. Или все-таки бордель? Твоя сестра любит посмотреть, а тебя возбуждают зрители? Советую просверлить в стене отверстие, чтобы леди могла наслаждаться зрелищем чужих любовных утех, не повергая твоих партнеров в пучину стыда и отвращения к самим себе. Хотя, наверное, я один такой стыдливый, а другие твои любовники не смущаются, обнажаясь перед леди Кендал?

Монтагю по-прежнему душил гнев. Он понимал, что случившееся в зеленой гостиной было такой же неожиданностью для Ричарда, как и для него самого, и что его слова до крайности оскорбительны и несправедливы, но ничего поделать с собой не мог. Безрассудство и безответственность Ричарда сводили его с ума. Сегодня случайно зашел Дживс, кто застанет их врасплох завтра? Очередной воздыхатель леди Кендал, как тот, что явился во время его первого визита в дом графа Рамси и которого Дживс "не сможет удержать"? И что потом? Закон был неумолим: если их застанут во время совершения "противоестественного преступления", от Рединга, Пентонвилля или Уондзворта его не спасет самый ловкий адвокат. Наверное, стоило сводить графа на экскурсию по одной из этих тюрем и показать ему мрачную процессию заключенных с плотными колпаками на головах волочащих ноги по кругу в прогулочном тюремном дворике. Детектив-инспектор читал официальный доклад Комиссии по тюрьмам: на шесть  тысяч заключенных в одном только Пентонвилле было более двух сотен случаев безумия  и сорок самоубийств. О том же, что могут сделать с полицейским-содомитом охранники, не хотелось даже и думать. Впрочем, вряд ли бы Ричарда все это испугало: с его деньгами и титулом он мог улизнуть во Францию,  Персию, или в одну из британских колоний,  наверное потому и не особенно тревожился о том, чтобы скрывать свои опасные связи. Монтагю посмотрел в темные глаза графа твердым и непрощающим взглядом королевского прокурора:

- Дай пройти...

- Мой тебе совет: привыкай! - отрезал инспектор. - Подумай о себе, если тебе безразлична судьба твоих любовников-простолюдинов. Возможно, связи, деньги и титул спасут тебя от тюрьмы, но не от всеобщего презрения и остракизма. Одно дело, неясные шепотки в гостиных твоих великосветских приятелей, другое - открытый процесс и заголовки высотою в пол-фута на страницах "Таймс".

Монтагю не хотел применять силу, расчищая себе путь к выходу из спальни. Положив руку на плечо Ричарда, он дипломатично попытался направить завершение их страстного, но короткого знакомства в более-менее миролюбивое русло:

- Мне действительно надо идти. То, что сообщил Джейкоб о кухарке и двух лакеях, требует дальнейшего расследования. Кроме того, я до сих пор не поговорил со вдовой барона, а у этой дамы, скорее всего, рыльце в пушку.

Проклятье! Как он появится в доме барона, когда на тамошней кухне торчит рыжий пройдоха, который, вне всякого сомнения, его узнает? У слуг снова прихватит животы, на сей раз от смеха, когда мальчишка поведает им, в каком виде он застал инспектора в доме графа Рамси. Придется отправить к вдове сержанта, хочет он этого или нет.

Легко сказать "прощай", трудно исполнить. Все, что случилось между ним и графом Рамси за последние сутки, пылало в памяти Монтагю подобно огненной надписи на стене дворца Валтасара. И эта надпись сулила гибель не хозяину дворца, а полицейскому Мак-Вильямсу...

Не говоря ни слова, Монтагю разжал пальцы и выронил саквояж. Ладони уперлись в стену за спиной Дикона, а губы прижались к губам. Последний поцелуй - самый сладкий.

Монтагю искал повод, чтобы остаться, и он его нашел.

- Твоя сестра знакома с баронессой, не так ли? - спросил он, продолжая прижимать Дикона к стене своим телом и изнывая от вновь вспыхнувшего желания. - Женщины часто более внимательны: возможно, она заметила что-то, что не способен заметить мужчина?

Еще один настойчивый поцелуй и очередная жестокая судорога, железным капканом сжавшая бедра. Если бы он был католиком, отправился бы на поиски экзорциста

- Твоя сестра ждет нас в красной гостиной, - мягко напомнил Монтагю. - А у тебя прошу только одного: здраво оценивай грозящую нам опасность и соблюдай должную осторожность. Впрочем, это две просьбы.

Он снова поцеловал своего безрассудного возлюбленного, на этот раз спокойным, почти отеческим поцелуем в лоб. Гнев утих - на Дикона невозможно было злиться долго, и Монтагю раскаивался в том, что вспылил и наговорил лишнего. Но может быть, оно и к лучшему: он и сам понял, что окончательно и навсегда расстаться с Диком его заставит разве что смерть. Но Дикону вовсе не обязательно об этом знать... А ссоры, подобные сегодняшней, наверняка еще будут: слишком уж разные у них характеры.

- Оденься и пойдем в красную гостиную... а то, что не успели закончить в зеленой, наверстаем позже.

- Я не сбегу, - Монтагю усмехнулся, представив, как роняя вещи из саквояжа, скатывается вниз по лестнице к выходу. Вспомнилось, как мальчишкой сьезжал на животе по широким перилам  в отчем доме - ощущения были весьма приятные. Он поставил саквояж на пол, показывая Дику, что оставляет свои вещи в комнате. С Фрэнсис же ему хотелось начать разговор наедине. Странным образом то,  то она застала их в недвусмысленной позе, развеяло его былые страхи и неуверенность: теперь леди Кендал была их сообщницей. Вот Дживс- другое дело, лучше бы ему не видеть того, что происходило в зеленой гостиной. 

- Прошу тебя: позволь мне начать разговор с твоей сестрой, пока ты переодеваешься.

Монтагю добрался до красной гостиной никем не замеченный. Войдя, он сразу же направился к леди Кендал, со скучающим видом сидевшей у кофейного столика, и, подвинув поближе к ней свободный стул, сел, намереваясь поговорить по душам. Соображения этикета его в данном случае не слишком тревожили: интимная сцена, свидетельницей которой стала леди, предполагала бОльшую, чем обычно, степень фамильярности и откровенности, да и сама дама, как ему казалось, ничуть не была смущена или потрясена увиденным. Монтагю, обычно смотревший на женщин более чем равнодушным взглядом, не мог не отметить про себя, как вызывающе красива сестра Дикона: даже мужской наряд ее не портил, а скорее, подчеркивал все ее достоинства.

- Вам необыкновенно к лицу этот костюм, миледи, - сказал он, понимая, как мало значат для сестры Дикона комплименты: она так и лучилась уверенностью в себе. - Но не опасно ли для женщины носить мужское платье в городе, одна половина жителей которых - отъявленные ханжи, а другая может принять этот поступок за вызов или насмешку над мужчинами, которые, как вы понимаете, представляют в нашем обществе Закон? Вы слишком красивы и незаурядны, а эти качества часто привлекают к себе самых отъявленных негодяев. 

Он не стал ни извиняться, ни как-то иначе напоминать леди о недавнем инциденте, ожидая, что она сделает первый шаг и, возможно, прокомментирует его фразу, которая в том числе намекала и на опасную природу его с Диконом отношений. Ему хотелось обрести в леди Кендал союзницу, которая сможет повлиять на своего брата там, где он сам пока терпел поражение.

Монтагю бросил взгляд на сверкающий бок кофейника, в котором, как в зеркале затуманенном, смутно отражалось его лицо, искаженное бликами светотени и изгибами фарфора.  Он не мог определить, смеется над ним леди Кендал или говорит серьезно.

- Я никогда не считал привлекательную наружность своим главным достоинством, миледи. То, что ваш брат неустанно льстит моей внешности, правда. Но если он, уж не знаю благодаря какому искажению зрения, видит во мне очередного Гиацинта или Кипариса, - это весьма печально для нас обоих.

Что он делает в этом особняке, по анфиладам которого вместо него должен прогуливаться какой-нибудь смазливый эфеб? Ведь только в честь таких  податливых и слащавых юнцов Аполлон и слагал свои гимны, лениво пощипывая струны золотой кифары... Кофе показался Монтагю до отвращения сладким: он сглотнул отвратительный привкус тростниковой патоки и поставил чашку на стол, борясь с дурнотой. Это была всего лишь иллюзия, не более: в доме графа Рамси гостям подавали по-настоящему крепкие и горькие напитки. «Уходи отсюда, немедленно!» - кричали разум и сердце, но многотерпеливый зад полицейского будто прилип к  обивке стула и мешал осуществить это благое намерение.

- Мы знакомы с Ричардом всего несколько дней, поэтому супружескими наши отношения назвать никак нельзя, в каких бы реалиях они не развивались, - возразил Монтагю. - Однако даже не в этом дело. О каких привычках вы говорите? У всех нас есть привычки, которые другим людям могут показаться неудобными. Я, например,  играю на волынке, что доставляет некоторые неудобства моим лондонским соседям. Что касается Ричарда, единственной его неудобной привычкой для меня была бы привычка одновременно иметь нескольких любовников. С остальным я способен примириться.

Монтагю попытался осмыслить услышанное. Чего он должен опасаться или о чем беспокоиться? Маленькая леди, судя по всему, была настроена серьезно и в ее словах ему послышалась неясная угроза, хотя ничего определенного она не сказала.  Не пытается ли она угрожать мужчине, к тому же полицейскому? Но ведь это смешно! Возможно, она имела в виду, что ее брат склонен мстить тем, кто по каким-то причинам разорвал с ним отношения? Ричард казался ему настолько мягким и незлобивым человеком, что и это предположение он отбросил, как совершенно нелепое.

Монтагю снова посмотрел на леди Кендал. В ней было подкупающее сочетание прямолинейности, смелости и стремления заботиться о близких - казалось, что в этой хрупкой женщине самым гармоничным образом уживались черты, свойственные как мужчинам, так и представительницам ее пола. Точно так же брюки и фрак  обтягивали ее стройную фигурку словно вторая кожа  и подчеркивали тонкие черты лица и арктический холод голубых глаз. А вот у Ричарда глаза были темные, как южная ночь, - некстати вспомнилось инспектору. Брат и сестра - и такие разные, как по характеру, так и внешне. Разные, но бесспорно неотразимые, притягивающие к себе многочисленных поклонников так же неумолимо, как горящий светильник  - рои ночных мотыльков.

- Я скажу о своих чувствах самому Ричарду, мадам, - ответил он. - Раз вы сравнили наши с ним отношения с супружескими, то должны понимать, что между супругами не должно быть иных посредников, кроме Господа Бога.