За день, проведенный в выяснении обстоятельств, сопутствовавших делу Оборотня, инспектор так устал, что буквально валился с ног. Предстоящий разговор с дядюшкой Робертом его изрядно волновал: рассказать всю правду достопочтенному лэрду было несложно, но насколько легко будет последнему ее выслушать? Вдруг у старика слабое сердце и склонность к апоплексии? Несколько подбадривало ожидание обещанного за завтраком джина: в тонизирующих свойствах можжевеловой настойки инспектор убедился давно, еще в Индии, а дядя Роберт к тому же пообещал выставить на стол высококачественный продукт, и, как надеялся Монтагю, местного производства. У ягод шотландского можжевельника был свой неповторимый вкус и аромат, а основой напитка служил не резкий английский спирт, а мягкая пшеничная водка, куда местные винокуры добавляли золотистый кориандр и пряную корицу. Подадут ли в качестве закуски копченого угря, тонко нарезанную ветчину с горчицей, или фаршированные острым сыром яйца? А если все разом?! Но чертов корсет давил на живот так, что инспектору представлялось невероятной удачей, если удастся влить в себя больше одной стопки джина и проглотить от силы  четвертинку перепелиного яйца. Не сказав ни слова, Монтагю поцеловал обеспокоенного Дикона в губы и вошел в библиотеку.

- Добрый вечер, сэр, - своим обычным голосом произнес он, встав у двери, и в качестве приветствия стянул с головы парик, локоны которого еще минуту назад так тщательно поправлял ему Дикон.

[icon]http://i069.radikal.ru/1703/4d/f55eea8d29b7.jpg[/icon]

Между двумя книжными шкафами на постаменте стоял мраморный бюст, на голову которого Монтагю и водрузил белокурый парик, использовав сей шедевр вместо шляпной болванки.

- Ваше здоровье, сэр! - произнес он традиционный шотландский тост, и, как и подобало настоящему горцу, опустошил стакан и отправил в рот маринованную луковку. Джин действительно оказался превосходным: даже "Бифитер" лондонского розлива отличался от него настолько же разительно, как приземистая горка Скофелл-Пайк от гордого пика Бен-Невис. По жилам инспектора разлилось такое блаженство, что он не сразу смог вымолвить что-либо вразумительное и лишь смотрел на сэра Роберта благодарным  взглядом. Наконец он собрался с мыслями и сказал:

- Особенно рассказывать нечего, сэр. Мое имя - Монтагю Мак-Вильямс, я старший детектив-инспектор Скотланд-Ярда. До того десять лет прослужил в бенгальской кавалерии. Холост, и так же, как и вы, не желаю в будущем делиться своей фамилией ни с одной из известных мне дам. С Ричардом я познакомился на прошлое Рождество и с тех пор мы расстаемся лишь тогда, когда я вынужден покидать Лондон по долгу службы.

Монтагю сомневался, что Ричард способен на подслушивание, и отрицательно покачал головой в ответ на последний вопрос лэрда.Обьяснить, что такое "Мэри" было и просто, и сложно одновременно. Пощупав корсет, издававший неприятный треск при каждом его движении, он усмехнулся и сказал:

- Мэри - и случайность, и вынужденная необходимость. Если до вас дошли слухи о зверском убийстве двух девушек, вы легко поймете, для чего детективу-инспектору пришлось прибегнуть к подобному маскараду. Однако я не стал бы устраивать фарс в вашем доме, если бы Ричарду не пришла в голову мысль использовать "Мэри" в качестве ключа, который, как он считает, откроет нам дверь в счастливое совместное будущее. Иными словами, Ричард решил, что я смогу сыграть роль невесты и обвенчаться с ним в одной из эдинбургских церквей, при условии что священник будет подслеповат. Я поддержал его идею, хотя лично мне достаточно того, чтобы он был рядом. Но сэр, проносив два дня женское платье, я не уверен, что выдержу в нем еще три недели! Вот сейчас, например, я с вожделением смотрю на свой стакан, который вы вновь любезно наполнили нашей шотландской амброзией, и понимаю, что корсет не даст мне сделать ни глотка сверх того, что я успел выпить!

Монтагю напрягся: желание дядюшки Роберта облегчить его физические страдания могло быть всего лишь искренней дружеской услугой, но инспектор очень давно разучился верить в доброту и бесхитростность окружающих. При мысли же о том, что Дик может случайно зайти в библиотеку в тот неловкий момент, когда сэр Роберт, подойдя с тыла,  расшнуровывает его "невесте" корсет, он от ужаса покрылся холодным потом, несмотря на то, что в библиотеке был разожжен камин. Взгляд Монтагю заметался по книжным шкафам и предметам обстановки в отчаянном поиске предмета, на который он мог переключить внимание любезного старца.

- Что я вижу, сэр! - возопил он, вскакивая со стула так стремительно, как будто в зад ему впился ржавый обойный гвоздь, - Это же первое издание "Цветущего персика"! Или второе, дополненное? Разрешите взглянуть?

Издание "Цветущего персика" оказалось первым. Монтагю для отвода глаз полистал страницы книги, которую знал наизусть и, сгорая от стыда за свою подозрительность, обернулся к сэру Роберту, извлекавшему из-под стола коробки с подарками с ловкостью фокусника, выпускающего стаю голубей  из цилиндра.

- Вы так добры к нам с Ричардом, сэр! - с жаром промолвил он, возвращаясь к столу и открывая первую коробку. - Но осмелюсь спросить: вы действительно уверены в том, что девица из меня прелестная? Скажу вам по секрету, что Ричард помогал мне в поимке охотника на девушек и с этой целью так же, как и я, облачился в женское платье. Поверьте мне, сэр: вот из него вышла бесподобная дама!

Монтагю не осмелился спорить и примерил парик. Тот сел как влитой, да и наощупь локоны были мягче, а цветом натуральнее того конского хвоста, от которого у него зудела кожа. Упоминание о "Лунном лотосе" его поразило и вызвало неприятное чувство ревности: почему Дикон показал рукопись новой поэмы не ему, а дяде?

- И по каким же признакам вы угадали, что произведение посвящено мне? - спросил он, - Неужто Дикон... Ричард изобразил меня в образе белокурой пастушки Мэри, потерявшей свою овечку?

В том, как сэр Роберт читал рифмованные чужой любовью строки, в неторопливости его слов и движений и даже в по-старомодному изысканных извинениях, для которых не было оснований, Монтагю почудилось что-то бесконечно печальное. Он вдруг понял, что лет через десять - пятнадцать и его Дикон станет таким же: изысканным,  по-прежнему моложавым, рассудительным  и пугающе проницательным джентльменом, прячущим за налетом легкого цинизма и  мягкой насмешки чувства, которые не успели расцвести , когда он был молод. Не успели или были разбиты вдребезги, как и надежды, которые он тогда питал. Монтагю показалось, что лэрд раскладывает свадебные подарки не перед ним, а перед своим бывшим возлюбленным, с которым его развела либо злая судьба, либо их общая неспособность бороться за право быть счастливыми.

Открыв продолговатый футляр и увидев разложенные на бархатной подложке украшения, - он мог бы поклясться, что Дикон выбрал бы точно такие же или очень похожие, - он застонал и уронил голову на руки. Дикон, Фрэнсис, и вот теперь - еще один член этого маленького семейного клана, будто сговорившись, настойчиво подталкивали его к тому, чтобы стать законной спутницей (не спутником!) жизни графа Рамси.

- Сэр! Украшения настолько же изысканны, насколько и роскошны. Почту за честь надеть их в день свадьбы, но потом позвольте вернуть их вам обратно. И еще одно, сэр: я бывший кавалерист, а не моряк, и уши у меня не проколоты.

О том, что переплетенные между собой цепочки не смогут скрыть кадык, он промолчал

Подобное решение матримониальной проблемы не приходило в голову Монтагю, и он подумал, что библиотеку сэра Роберта должен был бы украшать бюст флорентийца, а не уроженца Афин. Протянув руку к коробкам с подарками, он тут же ее отдернул и сказал:

- С вашего позволения, сэр, я открою их вместе с Ричардом, сегодня же вечером, и он решит, какое из платьев более к лицу его невесте: я уверен, что ваши с ним вкусы полностью совпадут.

Монтагю позволил себе улыбнуться и добавил уже серьезно:

- Вы не будете против, сэр, если во время будущих визитов женатого лорда Марлоу в ваш замок его будет сопровождать известный вам инспектор Столичной полиции?

Монтагю не торопился покинуть библиотеку и общество ставшего вдруг понятным и приятным ему человека. Он взял стакан, пододвинутый сэром Робертом, и осторожно сделал первый глоток. К его удивлению, это оказалось несложным: то ли он и вправду приноровился к корсету, то ли джин с шотландских винокурен обладал особыми чудодейственными свойствами и способностью прокладывать себе путь в самых сложных условиях.

- Я родился в Глазго, сэр, - заметил он, добавив еще один штрих к своей скупой биографии. - Затем учился в здешних краях, в школе Меркистон касл, после чего закончил Аддискомб и Инженерный Колледж в Чатаме. Бутан, Индия, и наконец - ненавистный многим Лондон - вот вехи моего жизненного пути. Не могу сказать, что мне неприятен Лондон, однако все же когда-нибудь я надеюсь вернуться к более милым моему сердцу родным вересковым пустошам. Разумеется, если того же захочет Дикон.

Мотагю не заметил, что назвал племянника лэрда тем именем, которое использовал лишь наедине со своим другом да еще изредка - в присутствии Фрэнсис.

Значит, он был прав: в прошлом сэра Роберта, ныне прочно бросившего якорь в тихой гавани, были сердечные бури и шторма, оставившие неизгладимый след в его сердце.

- Каким он был, ваш Анри? - тихо спросил Монтагю, следуя примеру хозяина и снова наполняя свой стакан. - Извините мое любопытство... Робер. Но мне и вправду не терпится узнать, каков был человек, сумевший возбудить в вас столь сильное чувство. Впрочем, я действительно излишне назойлив: если так, еще раз прошу прощения.

Блеск рубинового перстня на пальце лэрда напомнил Монтагю историю с кольцом, подаренным сестрой Дикона ее подруге, и он задался вопросом, отчего все члены клана питают такое пристрастие к рубинам. Возможно, случайное совпадение, но он в это не верил.

С портрета на Монтагю смотрел ослепительный красавец, и сердце инспектора пропустило удар. Успев убедить себя в том, что дядя и племянник похожи друг на друга не только внешне, но и сходятся во вкусах и предпочтениях, он суеверно ожидал, что человек, когда-то покоривший сердце сэра Роберта, будет чем-то неуловимым походить на него самого: это вселило бы в него уверенность в том, что Дикон любит его так же сильно, как когда-то Робер любил Анри. Однако между юношей на акварели и им не было ни капли сходства. Держа в руках портрет и делая вид, что продолжает внимательно его разглядывать, Монтагю перебирал в памяти подробности разговора с лэрдом и вдруг в его затуманенном джином мозгу молнией сверкнула мысль: да ведь лэрд просто пытается использовать его в качестве прикрытия, чтобы отвести угрозу разоблачения для любимого племянника! Мог бы щедро заплатить за за фиктивный брак какой-нибудь нищей сиротке или смазливому лакею, переодетому в подвенечное платье, но это было бы слишком опасно, а влюбленный дурак-инспектор никогда не станет шантажировать Ричарда.

И снова этот вечный рефрен, подкрепленный скрытой угрозой: "Не разбивайте сердце Ричарду, иначе это может повредить вашей карьере". То же самое сказала ему и Фрэнсис во время одной из их первых встреч. Черт возьми, родственники Ричарда  выступали единым фронтом, оберегая своего любимца так рьяно, как будто тот был не взрослым мужчиной, а  несмышленышем, не способным позаботиться о себе и своем сердце самостоятельно. А  о его сердце кто-нибудь подумал? Он было решил, что леди Кендал и сэр Роберт прониклись к нему искренней симпатией, тогда как на самом деле единственной причиной, почему его сразу же не выставили вон, было их желание дать Ричарду возможность поразвлечься с доверчивым олухом и обеспечить  алиби в глазах общества и закона на случай будущих связей с мужчинами.

Монтагю осторожно положил акварель на стол. В голове у него шумело: начало сказываться влияние джина, выпитого на пустой желудок.

- Мне нет нужды узнавать имя вашего возлюбленного, сэр: сходство с одним из влиятельнейших людей столицы очевидно. Извините, но сейчас я вас покину: давно не пил так много и чувствую неодолимую тягу проветриться. Блаа-аадарю...

Не ожидая разрешения удалиться, он поклонился и нетвердой походкой проследовал к двери. Выход из замка он нашел более-менее быстро, но снаружи было темно и моросил редкий осенний дождь,  потому пришлось изрядно поплутать, прежде чем он обнаружил конюшню. Внутри пахло свежим сеном, овсом, смоченным элем, и сыромятной сбруей. Монтагю почти вслепую забрался в пустующий денник и повалился на ворох соломы. Тихое приветливое ржание заставило его поднять голову: из соседнего денника на него глядела серая лошадь.

- Тебя как звать? Небось, Шалуньей или Шельмецом? А меня - Мэри...

Монтагю снова уронил голову на подушку из соломы и сенной трухи. В непроглядной тьме его отчаяния мелькали красные вспышки и слышался сухой треск нестройных ружейных выстрелов. "Сипаи..." - догадался он и провалился  на илистое дно медленно текущей, мутной реки, - возможно, священного Ганга или Годавари.

Монтагю вынырнул на поверхность реки Забвения так же стремительно, как и погрузился в оную несколькими часами ранее. Вокруг царила все та же непроницаемая тьма, что и в неведомой стране, из странствий по которой он только что вернулся, но по крайней мере он был не один: прямо перед ним маячила знакомая лошадиная голова, а сбоку сидела закутанная в плащ тень, очертаниями смутно напоминавшая капрала Эванса из 11-го уланского полка. Последнее, что помнил Монтагю, - гортанные крики сипаев, предсмертный храп лошадей и кровавые сполохи на гранях рубина, украшавшего мизинец набоба. Остальное тонуло в густом тумане.

Инспектор принял сидячее положение и тут же почувствовал колотье в боку, легкую тошноту и другие малоприятные симптомы тяжелого похмелья. Прижав пальцы к вискам, в которых уже начинали постукивать злобные молоточки, он спросил у своего ночного визави, лица которого не мог разглядеть:

- Который теперь час, капрал?  И в какой части Бенгалии мы находимся?

Монтагю застонал от острого укола боли в висок и вспомнил все. Неторопливую беседу в библиотеке с сэром Робертом; их неумеренные возлияния; подарки, сыпавшиеся из рук лэрда, как из рога изобилия; акварельный портрет юного повесы, лишивший его остатков здравомыслия, и наконец,  сумбурное прощание  и  поспешное отступление в конюшню. По его мнению, во всем этом не было ничего, что могло бы очаровать сэра Роберта, впрочем, у него самого была пара вопросов к Дикону, связанных с тем, что он услышал от его дяди.

- Ума не приложу, чем я мог очаровать твоего почтенного дядюшку. Скорее, все наоборот: это он меня сразил наповал. Но послушай, Дик, нам надо кое-что обсудить прямо сейчас.

Монтагю заметил, как зябко его друг передернул плечами, и, сняв с себя плащ, накинул его поверх того, который уже был на Диконе.

- Не вздумай снимать! - предупредил он. - Ты вырос в теплицах, а мне не раз приходилось спать на голой земле рядом с лошадью под проливным дождем.

- Видишь ли, твой дядя задумал хитроумную комбинацию, - сказал Монтагю, хмурясь. - Как только я сыграю роль невесты и ты станешь женатым мужчиной, мы с тобой уедем в Лондон как два старинных друга, в то время как несуществующая леди Марлоу останется в замке. Разумеется, я ничего не имею против того, чтобы ты перестал быть мишенью для лондонских девиц на выданье, однако обрати внимание на деталь, которую твой почтенный дядюшка счел несущественной: граф Рамси в глазах света будет женат, в то время как его приятель и частый гость его дома инспектор Мак-Вильямс - холост. Прости, но мне тоже хотелось бы обзавестись надежным прикрытием в виде супруги, которая существует лишь на бумаге. Поэтому я предлагаю рокировку: ты женишься на мисс Мак-Вильямс, а я - на миссис Барлоу, бездетной и весьма привлекательной вдове колониального чиновника. Новоиспеченная миссис Мак-Вильямс останется в замке в качестве камеристки леди Марлоу, а мы вернемся в Лондон.