Огонь в камине еле теплился. Генри Филипп Примроуз положил в очаг связку бумаг и расшевелил кочергой почти угасшие угли. Бумага начала тлеть по краям, затем по ней побежали огненные змейки и наконец вся связка ярко запылала, освещая темный кабинет. Примроуз вернулся к столу, на котором лежали аккуратно рассортированные пачки бумаг: письма от его банкира, отчеты управляющих Далмени и конного завода, и его самое выгодное приобретение - акции Суэцкого канала, биржевая цена которых как раз сейчас достигла небывалого уровня: каждая стоила около трех с половиной тысяч швейцарских франков. Конный завод придется продать, так же, как и акции. По самым скромным подсчетам сумма выходила нешуточная: хотя и не сравнимая с его нынешним состоянием, но достаточная для того, чтобы прожить, не слишком роскошествуя, лет десять-пятнадцать. Особенно если речь шла о жизни в деревушке на берегу Неаполитанского залива. Забавно, что он озаботился источниками дополнительного дохода почти сразу же после женитьбы на одной из богатейших женщин Англии: наверное, в глубине души всегда знал, что когда-нибудь ему понадобятся личные средства. Несмотря на то, что по закону все деньги жены переходили к мужу, он понимал, что не сможет черпать из рога изобилия Ротшильдов после того, как осуществит то, что задумал. В сущности, он ни о чем не жалел и даже немного гордился своей предусмотрительностью. Если бы не акции и лошади, сейчас он оказался бы в финансово безвыходном положении. Акции он приобрел на подставное лицо, повинуясь какому-то извращенному стремлению сохранить все в тайне от жены. Продать их, не оставив ниточки, ведущей к нему, было не трудно, сложнее было с лошадьми, но Ханна была настолько равнодушна к его главному хобби, что скорее всего, он легко объяснит ей свои мотивы, разумеется, ложные.
Примроуз посмотрел на стену, где висела картина, на которой был запечатлен кусочек суши с видом на морской залив и гору, над вершиной которой поднималаясь тонкая струйка сизого дыма. Картина была уликой, но избавиться от нее он не мог: это привлекло бы ненужное внимание. Сколько еще улик он оставит, вынужденно или по невнимательности? Примроуз ощутил такую усталость, что была несравнима с его обычным состоянием после напряженных дебатов или подготовки к очередным выборам. К нему снова вернулась бессонница, о которой он позабыл на то время, что был с Робером. Но теперь, после того как он начал готовиться к осуществлению своего безумного плана, даже присутствие Робера и занятия любовью больше не помогали. Последний разговор оставил странный осадок: ему показалось, что Робер устранился, переложив решение и ответственность за их общее будущее на его плечи. Наверное, именно поэтому он ничего не сказал ему о своем решении, и сейчас его поразила новая мысль: дело не в Робере и не в Ханне, а в том, что он хочет начать жизнь с чистого листа. Вернее, прожить остаток дней в одиночестве, скрашенном обретенной свободой, мягким средиземноморским климатом и песнями неаполитанских рыбаков, -стройных и сильных парней с оливковой кожей и смоляными кудрями. О нет, он не собирался искать себе молодого любовника, он просто хотел любоваться на полную сил и надежд юность. Если Робер захочет присоединиться к нему - тогда его счастье будет полным, но почему-то он сомневался, что возлюбленный решится на подобный шаг.
А сейчас он сидел и терпеливо ждал того, кого выбрал себе в помощники, или, правильнее сказать, - сообщники.
Отредактировано Генри Филипп Примроуз (2017-06-07 14:20:28)