Олбани стрит, на которой снимал квартиру в террасной застройке детектив-инспектор Мак-Вильямс, располагалась по соседству с Ридженс-парком и одноименными казармами. Кроме этого, в непосредственной близости от дома, где жил инспектор, находился один из четырех полицейских участков дивизиона S, а всего в нескольких кварталах от него – Юстонский вокзал, с которого отправлялись поезда в северо-западные графства Англии, а также в Уэльс и Шотландию.

До отправления поезда, на котором старший детектив-инспектор должен был отправиться в Эдинбург, чтобы в очередной раз доказывать эффективность Отдела Уголовных Расследований, оставалось еще добрых полтора часа, поэтому  он воспользовался возможностью сесть у окна и написать короткую записку Ричарду Марлоу. Отправить ее он намеревался не почтой и не со случайно выбранным посыльным, а со своим туземным слугой, уроженцем Бенгалии, носившим замысловатое имя Секундра Дасс. Письмо могло затеряться или  застрять в почтовом отделении надолго, а по обнаружении оного спустя месяц почтовый служащий обязан был передать невостребованное послание в «мертвецкую», чтобы там его вскрыли и ознакомились с содержанием. Разумеется, шанс, что это случится, был невелик, однако Монтагю не хотел рисковать. Верный слуга доставит его записку по назначению в течение часа и отдаст только в руки адресата, минуя серебряный поднос Дживса, который знал об этом уговоре и беспрепятственно пропускал индуса к графу. И даже будучи уверенным, что записка не попадет в чужие руки, Монтагю тщательно выбирал выражения, стараясь придать своей эпистоле как можно более формальный и даже невинный вид.

«Сэр!» - вывел он на бумаге своим твердым почерком и на мгновение задумался, подбирая слова.
«Прошу извинить меня за то, что вчера по долгу службы был вынужден прервать очередную партию в винт в тот момент, когда вы были близки к тому, чтобы осуществить свою давнюю мечту о большом шлеме. Уверен, что вы разделяете мое огорчение по поводу того, что  ваш партнер был рассеян, плохо следил за взятками и при верных пяти остался без трех. Утешает лишь то, что до наступления этого фиаско наша сторона успела окончить две первых партии и выиграть роббер. Тем не менее, как человек чести, обещаю заплатить штраф за свои ошибки сразу же по возвращении в Лондон.
Засим прощаюсь, оставаясь вашим преданным другом и партнером по ломберному столу,
Старший детектив-инспектор Мак-Вильямс»

Перечитав записку, он ударил в небольшой медный гонг и спустя несколько мгновений дверь отворилась и в комнату вошел Секундра Дасс: маленький темнокожий человечек с удивительно жилистым телом и внушительных размеров чалмой, подобно куполу собора святого Петра венчавшей его голову.

- Сахиб... – слуга сложил ладони перед грудью и поклонился, ожидая приказаний.

Монтагю протянул ему сложенную и запечатанную рыжим шеллаком записку:

- Отнесешь графу Рамси. Если он спросит, куда я уехал и надолго ли, ответишь, что вернусь недели через три.

Секундра принял записку и снова поклонился.

- Сахиб, я могу взять отпуск на то время, что вы отсутствуете?

Темные глаза смотрели на инспектора спокойно, почти без всякого выражения, но тот понял, что подразумевает слуга.

Снова взяв перо, он начеркал на обрывке бумаги несколько слов и протянул его Секундре.

- Запомни и сожги.

Очередной поклон, - и бумажка скрылась под складками чалмы. Ни слова не говоря, индус выскользнул из комнаты, оставив после себя пряный шлейф запахов, характерных для бенгальской кухни.

Монтагю застывшим взглядом посмотрел в окно, запотевшее от утреннего тумана, затем сбросил с себя оцепенение, положил в дорожный саквояж еще несколько вещей, накинул непромокаемый макинтош, надел цилиндр и вышел из дома. Через полчаса он был на Юстонском вокзале, где наскоро выпил чаю, сделав несколько вежливых комплиментов хорошенькой вокзальной буфетчице, купил билет  и вышел на платформу. Желающих покинуть Лондон  было довольно много. Прокладывая себе путь при помощи трости и локтей, он добрался до вагона первого класса и остановился, разглядывая окна купе. Каждое было рассчитано на четверых пассажиров, но Монтагю надеялся, что ему повезет обойтись без попутчиков хотя бы до первой станции на пути к Эдинбургу. Третье купе было как будто не занято, инспектор распахнул дверь, ведшую в него с платформы, и забрался внутрь, надеясь, что перед отправлением проводник придет к нему с грелкой и теплым шотландским пледом, полагавшимся пассажирам первого класса. В саквояже у него лежала книга, которую не терпелось прочесть. Он собирался обсудить ее с Диконом, но теперь придется ждать долгие три недели, если не больше, чтобы это намерение осуществилось. Дождется ли его Дикон на этот раз? Человеческое терпение не беспредельно, а он постоянно, хотя в большинстве случаев и не по своей вине, испытывал терпение гордого аристократа своими длительными и внезапными отлучками и переменами настроения.

Ожидая сигнала колокола, объявлявшего об отправлении поезда, инспектор успел закутать шерстяным пледом ноги, под подошвами которых уже лежала грелка, и разложить на коленях очередной выпуск "Полицейского бюллетеня". Чтение книги он решил оставить на потом, опасаясь забрызгать страницы драгоценного издания каплями напитка, который плескался в небольшой фляге, прятавшейся под набалдашником его трости. Трость, которую он обрел в результате одного расследования, а попросту говоря - конфисковал у главы преступной группы, промышлявшей крупными аферами со ставками на ипподроме. Владелец трости об этом не подозревал, поскольку утонул, свалившись в Темзу во время своего отчаянного состязания в быстроте ног с преследовавшим его инспектором Мак-Вильямсом. Сам инспектор чудом избежал той же участи: в тот вечер туман был настолько плотным, что только стук подошв по мостовой подсказывал ему направление, в котором двигался подозреваемый. Трость валялась на берегу и хотя инспектор обязан был сдать в участок все предметы, обнаруженные на теле подозреваемого, он рассудил, что поскольку в его распоряжении нет тела, то и дело можно считать закрытым, а трость к тому же по странному стечению обстоятельств была украшена монограммой в виде двух переплетенных букв М, что окончательно убедило инспектора Монтагю Мак-Вильямса в том, что овладеть этой красавицей - его судьба.

Упомянутый предмет был чудом изобретательского гения: помимо потайной фляги, он содержал зубочистку, спичечницу, карандаш для заметок и выдвижной трехдюймовый клинок, который можно было молниеносно извлечь, разъяв палку на две половины. Пробегая глазами строчки бюллетеня, Монтагю отвинтил тяжелый серебряный набалдашник, сам по себе являвшийся неплохим подспорьем детектива в его сопряженной с опасностями службе, и, сделав глубокий вздох, поднес обезглавленный сосуд к губам, наслаждаясь запахом можжевельника, севильских апельсинов и лакрицы. Кристально прозрачный и неимоверно крепкий напиток, всего несколько лет назад начавший завоевывать сердца и вкусы лондонцев, разливался в Кеннингтоне по бутылкам, украшенным изображением стражника-йомена в церемониальной одежде. Монтагю никогда не признавался восьмому графу Рамси в своей  симпатии к бифитерам (будь они во  плоти или в жидком виде), и никогда не рискнул бы пить джин в его присутствии, не желая подвергнуться презрительным насмешкам за отсутствие хорошего вкуса. Но сейчас он был наедине с собой и мог без зазрения совести насладиться высококачественным продуктом завода Челси, который (завод, а не продукт) был выкуплен за четыреста фунтов фармацевтом из далекого доминиона. 

Стук отворенной двери заставил его досадливо поморщиться, а когда рядом с ним уселся попутчик, общества которого он совершенно не желал, досада сменилась глубоким унынием. Пригубив из фляги, Монтагю снова уткнулся взглядом в газетную страницу, продолжая перекатывать во рту согревающую жидкость. Голос, раздавшийся сбоку от него, заставил его поперхнуться и закашляться.

Скосив глаза на говорившего, он убедился, что слух его не обманул: с ним в купе находился восьмой граф Рамси, которого он так внезапно покинул накануне вечером. Первой мыслью инспектора была та, что Секундра Дасс проболтался о цели его поездки, или, скорее всего, граф, впав во вполне понятное раздражение духа, вытряс из тщедушного слуги нужные сведения. Однако эту мысль он тут же отмел: бенгалец скорее бы проглотил язык (что он был способен сделать в буквальном смысле, имея за плечами долгие годы практики в искусстве упражнений, неподвластных телу и уму белого человека), чем предал бы интересы своего сахиба.
Более убедительных гипотез у старшего детектива-инспектора не возникло, поэтому он вернул набалдашник своего передвижного бара на место и, повернувшись к Дикону всем корпусом, воскликнул:

- Но как?!

Инспектор не верил в счастливые совпадения. Немного оправившись от изумления, он снова призвал на помощь свои дедуктивные способности и пришел к закономерному выводу: граф попросту проследил за ним при помощи  слуг или нанятых соглядатаев. Элементарно! Эта игра в кошки-мышки его одновременно и забавляла, и раздражала, и наполняла уверенностью, что он действительно представляет ценность для восьмого графа Рамси.

Откинув плед, он встал с обтянутого бархатом сиденья и подошел к окну. Опустив штору (снова ненужная предосторожность, поскольку вряд ли кто-либо, находившийся снаружи,  мог рассмотреть в утреннем тумане то, что происходило за запотевшими окнами движущегося поезда), он обернулся к графу и вежливо подтвердил, одновременно отметая жестом предложение присоединиться к дегустации:

- Согласен, сэр! Но выпить  не могу при всем желании: я при исполнении, милорд!

Монтагю устало поморщился.

- Какие у меня могут быть тайны от тебя? Я перед тобой как ячменное зерно на ладони. Просто этот год выдался урожайным на убийства... и несмотря на то, что мне был положен двухдневный отпуск после последнего расследования, я снова подвернулся под горячую руку. У детектива-сержанта Льюиса воспаление легких,  а инспектор Арчер и старший детектив-инспектор Морс отбыли на пароходе в Америку, чтобы экстрадиировать подозреваемого в убийстве с целью ограбления, сбежавшего накануне.

Теснота и изолированность купе для кого -то могла стать сущим испытанием, но Монтагю испытывал совсем иные чувства. Впервые они с Диконом оказались в полной мере наедине, как потерпевший кораблекрушение моряк, оказавшийся  на необитаемом острове и обнаруживший, что он не один, а с лучшим другом. И он наслаждался этим чувством единения и оторванности от внешнего мира. Страх разоблачения растаял, уступив место ощущению полной свободы. Снова усевшись рядом с Диконом, он провел ладонью по его щеке и спросил:

- Расскажи, что ты делал в мое отсутствие?

Монтагю пропустил пальцы правой руки, как зубья гребня, сквозь пряди волос Дикона, лаская и теснее прижимая его голову к своему плечу.

- Большинство лондонцев отдали бы душу дьяволу за то, чтобы иметь возможность вести жизнь, подобную твоей, - сказал он и, ухватив Дикона за подбородок, заглянул ему в глаза. - Но если жизнь богатого бездельника так тебе опротивела, а филантропия не прельщает,  ты можешь отдаться новому, общественно полезному хобби: например, стать моим неофициальным помощником в расследованиях преступлений, отвратительные детали которых  с таким пылом и поистине нездоровым сладострастием описывают грошовые бульварные листки. И кстати...

Монтагю с явным сожалением оторвался от Дикона и раскрыл свой саквояж, стоявший на другом сиденье. Вытащив из него тонкую книжицу, он протянул ее Дикону:

- Вуаля! Огюст Дюпен, гениальный сыщик-любитель, единственный и неповторимый в своем роде! Читай, перенимай приемы...

Монтагю заметил исполненнный сомнения взгляд, которым его друг окинул книгу, но не подал вида. Он знал о склонности Дикона прежде всего предаваться удовольствиям и лишь потом приниматься за серьезные дела.

- Револьвер тебе вряд ли пригодится. Сэр Вильям Галл, королевский хирург, недавно прочитал детективам лекцию о строении человеческого мозга. Представь себе, что  внутри черепа находится плотная серая субстанция, сплошь покрытая извилинами, как холм - ручьями. И вот эти-то извилины и помогают нам мыслить и делать выводы. Я упрощаю, конечно, но суть ясна. Детективам не выдают оружие, полагаясь на их извилины, так что забудь о стрельбе и пошевели оными. Что качается дела, я и сам знаю пока очень и очень мало: в пустошах рядом с Эдинбургом убиты молодая девушка и ее служанка, местная полиция подозревает, что причиной стал шотландский брак, жители охвачены суеверным страхом и считают, что тут не обошлось без нечистой силы: оборотня или тому подобного. Основная причина, по которой в эту глушь вызвали детектива из столицы, - то, что юная леди как будто приходится дочерью одному из пэров, - и Монтагю вполголоса назвал имя одного из столпов лондонского общества.

Монтагю немного поразмыслил над альтернативами, предложенными его новым помощником. Самой привлекательной из них была невысказанная, о которой он все же предпочел пока не думать. Сосредоточенное лицо Дикона, погрузившегося в чтение (или умело делавшего вид, что рассказ о зверском убийстве на парижской улице захватил его внимание), было таким красивым, что Монтагю на время позабыл о другом кровавом деле, ожидавшем его в окрестностях Эдинбурга. Его всегда поражало умение Дикона с удобством расположиться в любой обстановке - будь то гостиная его роскошного особняка или сырая поляна в лесу, куда они как-то отправились пострелять вальдшнепов. Вот и сейчас высокородный лорд скинул обувь и улегся на диван купе, вытершийся от соприкосновения с бесчисленными задами пассажиров так непринужденно, как будто возлежал на шкурах у своего огромного камина, украшенного лепниной.

- Я думаю, лучше подождать с теориями до той поры, пока мы не осмотрим место преступления и не поговорим с коронером и местным хирургом, - промямлил инспектор, глядя на ступню лорда, воровато высунувшуюся из-под сбившегося пледа. - Да, определенно так будет правильнее всего: собрать веские улики, а не строить гипотезы на песке. А вообще ты можешь оказать следствию неоценимую помощь: тебе ведь наверняка известна изнанка жизни великосветского общества: то, о чем никогда не расскажут полицейской ищейке.

Мысли путались и инспектор начал считать про себя, пытаясь отвлечься от ставшей навязчивой альтернативы.

Экономия мало волновала Мак-Вильямса: все дорожные расходы, включая проживание, будут возмещены ему по возвращении в Лондон. Разумеется, придется как следует попотеть и напрячь те самые пресловутые извилины, сочиняя финансовый отчет для супринтенданта, но так всегда: нельзя приготовить яичницу с беконом, не разбив яиц и не заколов свинью. Обычно начальство надувало щеки, хмурилось, ворчало и долго держало отчеты под сукном, требуя подробных и обстоятельных объяснений по поводу каждого потраченного фартинга. Но так или иначе деньги возвращались в карманы детективов, за исключением тех сумм, которые они тратили на услуги информаторов. Снять квартиру на двоих не было большой проблемой, но инспектора Мак-Вильямса беспокоило другое: общественное мнение. Если бы он прибыл в Эдинбург с детективом-сержантом Льюисом или инспектором Морсом, никому бы и в голову не пришло изумленно приподнять брови по поводу того, что два полицейских вселились в одну квартиру и вынужденно делят одну кровать подобно средневековым путешественникам, остановившимся на постоялом дворе. Но лорд, лицо неофициальное, никак не вписывался в эту картину. Оставалось  объяснить это самому лорду, который обычно смотрел на общественное мнение с такой неизмеримой высоты, что оно терялось в хитросплетениях лондонских улиц.

- Мне уже сняли крошечную комнатушку неподалеку от полицейского управления, телеграфировав в Эдинбург, - солгал он, надеясь, что Дикон, отвлекаемый  исследованием покроя чужих брюк, не заметит фальши в его голосе. - Расходы постоянно урезают.... черт! осторожнее!.... Иными словами, тебе придется снять что-то поблизости либо поселиться в гостинице. А учить тебя ничему не надо: ты и так все умеешь...

Следя  за ловкими движениями пальцев Дикона, инспектор задышал, как древнегреческий марафонец, который уже пробежал половину дистанции и порядком выдохся, но тем не менее горит желанием достичь конечной точки своего пути.

"Неужели как я хочу?" - резкий, исполненный скрытого сарказма ответ на последнее заверение Дикона чуть было не сорвался с губ Монтагю. За год знакомства он успел понять, что Дикон умеет соблазнять так, как никто другой: и талантом, которым его наградил Аполлон, и бархатным взглядом темных глаз, и негромким голосом, изрекающим проникновенные заверения в вечной любви, и дорогими подарками. Незаметно, но настойчиво сужая свою сеть вокруг доверчивой жертвы, он заставлял ее полностью потерять бдительность и развесить уши подобно индийскому слону, чтобы потом беспощадно...

Монтагю встрепенулся, отгоняя от себя назойливые подозрения. Присутствовала ли в них хоть толика правды? Или истина была надежно погребена под грузом его собственных и, увы, неистребимых страхов? Как это часто с ним бывало даже в моменты самой интимной близости с Диконом, захотелось оттолкнуть его и принять, подобно Чарльзу Кингсли, суровый и невозмутимый вид "мускулистого христианина" . Впрочем нет, проповедник из Эверсли подразумевал совершенно другое и никогда не отрицал радостей физической любви. Соблазн был велик и Монтагю решил ему поддаться, молча вложив  свою восставшую грешную плоть в ищущие губы Дикона.

-Люблю тебя...- хрипло вырвалось у Монтагю, обмиравшего от умелых губ Дикона, а сердце тугими кольцами уже сжимала  змея ненависти к неведомым другим, которым эти же губы  дарили точно такие же ласки. И не имело значения, было ли это в далеком прошлом или совсем недавно, пока он сам по долгу службы пребывал в Кенте. - Где ты этому научился?

Вопрос, оскорбительный и грубый, повис в стылом воздухе купе. Монтагю тут же пожалел о том, что его задал, и понадеялся, что стук колес и его собственное тяжелое дыхание не дали Дику возможности расслышать слова, продиктованные жгучей ревностью. Чувствуя, что кульминация уже близко, Монтагю подался навстречу Дику, и после нескольких не слишком вежливых толчков, заставил себя сделать то, чего делать совсем не хотелось: освободил свой член и помог ему рукой

Монтагю отодвинулся и застегнул брюки. Новая волна ревности надвигалась на него, угрожая захлестнуть с головой. Разумеется, их встреча в вагоне первого класса была случайностью из разряда тех, на которые так щедра судьба. Сегодня судьба распределила роли, но он не понимал, какая выпала ему: главного действующего лица или же марионетки, которую на потеху публики дергает за нитки умелый кукловод? На встречу с кем так стремительно отправился Дикон как только узнал, что его любовника не будет в Лондоне три недели?

Взяв в руки забрызганный семенем галстук, он стал медленно накручивать его на кулак, думая о том, что однажды не выдержит напряжения и воспользуется этим произведением портновского искусства, которое всегда  под рукой у любого джентльмена.

- Так с какой же целью ты оправился в Эдинбург? - резко спросил он, и встал, по-прежнему держа галстук в руке и возвышаясь над Диконом, словно заплечных дел мастер, готовый накинуть петлю на шею преступника. - И почему поехал один, без слуги? Ты знаешь, сколько ограблений и убийств происходит в поездах, когда жертва не имеет возможности ни покинуть купе, ни позвать на помощь? Неужели перспектива встретиться с каким-нибудь смазливым шотландским юнцом так возбуждает тебя, что напрочь лишает осторожности?

- Унизить?! Ты как будто сам этого хотел, - Монтагю скрипнул зубами, стараясь не сорваться на крик. - А о поездке я узнал глубокой ночью, потому и прислал тебе записку поутру! Я не по своей воле так много времени провожу в разъездах, понимаешь ты это или нет?!

Сословная разница  делала пропасть между ними почти непреодолимой. Все отличалось: взгляды, убеждения, образ жизни, доход, круг общения. И что изменится, если они будут жить вместе, как желает того восьмой граф Рамси? Поэт так и будет проводить большую часть времени в гостиных своих друзей и модных литературных салонах, а бывший полицейский, оставшийся без дела и лишившийся самоуважения, начнет топить свое одиночество и разочарование в вине, - благо погреб графа не испытывал недостатка во французских винах.

Почти бессознательно Монтагю поднес галстук к лицу и вдохнул причудливый букет: аромат кожи Дикона, от которого у него всегда кружилась голова, был еле ощутим, перекрываясь острым мускусным запахом его собственного семени. В Эдинбурге он отдаст галстук в стирку, чтобы вернуть Дикону чистым. Скомкав галстук, он сунул его в карман сюртука, достав вместо этого серебряные часы, прятавшиеся в небольшом жилетном кармашке, и откинул крышку, чтобы бросить взгляд на циферблат. До ближайшей станции, как подсказали ему часы,  оставалось еще довольно много времени, и Дикону, хочет он того или нет, придется потерпеть его общество, но на первой же остановке он перейдет в другое купе, пусть даже там будут сидеть две болтливые старые дамы или, что еще хуже, мамаша с выводком детей. Подняв оконную штору, он уселся на противоположное сиденье,  снова отвинтил набалдашник трости и одним глотком опустошил фляжку. Желудок обожгло джином и он поспешно раскрыл саквояж: Секундра всегда упаковывал  ему в дорогу не меньше дюжины творожных шариков с изюмом, пропитанных сладким сиропом и обвалянных в тертом миндале, кардамоне и шафране.

Рука Монтагю, потянувшаяся к одному из творожных колобков, замерла на полпути.

- Я еду расследовать зверское убийство дочери пэра! И буду спать с клопами, на плохо проветренной и сырой постели! А на завтрак вкушать пережаренный бекон, запивая его дрянным кофе без намека на сливки!

Чтобы Дикон не начал протестовать, он приподнял его голову, быстро поцеловал в губы и поспешно вложил в его румяный и сладкий рот не менее сладкое бенгальское лакомство. Неожиданное предложение  сибарита и любимца великосветского общества его ошеломило, и он попробовал осторожно уточнить, не слишком веря, что Дикон говорил серьезно:

- Поместье за городом - моя заветная мечта. Я даже готов охотиться на лис и возиться с собаками на псарне. Но как же быть с твоими столичными друзьями, в особенности - с хозяйками страдающих анемией литературных салонов, которые держатся на плаву лишь благодаря присутствию в них самого модного и скандального поэта Лондона? И что, скажи на милость, скажет Дживс?

Монтагю не стал упоминать своего туземного слугу, который вряд ли нашел бы взаимопонимание с английским дворецким. Оба они были молчунами, но их взгляды на кухню различались весьма радикальным образом.

Слова Дикона звучали сладостной мантрой, но бывший лейтенант Бенгальской иррегулярной кавалерии, а ныне - полицейская ищейка, на собственном опыте убедился, что люди порой обещают много, а делают мало. Какое-то время потерпеть общество великосветских приятелей Дикона он был в состоянии, станут ли они терпеть его общество? И не станет ли он кем-то вроде приживалки при удалившемся на буколический покой поэте? Тем не менее, расстраивать Дикона не хотелось, тем более, что тот мог в любой момент передумать.

- Согласен! - твердо ответил Монтагю, - Оранжерея - это превосходно! Я уйду из полиции, займусь частным сыском, а в перерывах между делами буду помогать твоему садовнику выращивать в оранжерее персики и голубые колокольчики. Но где именно мы будем искать наш общий дом? Лично я не прочь поселиться в Озерном краю, а у тебя какие планы?